Вяземский и его лавра
Санкт-Петербург/
21.03.2022 в 01:14
/ АВТОР: ВАДИМ ДРОЗДОВ
Во второй половине XIX века в Петербурге было немало мест, которые приличная публика обходила стороной. Но наиболее опасное из них находилось совсем недалеко от центра города. По сравнению с ним даже криминальная Лиговка могла считаться «институтом благородных девиц». Этот уголок Петербурга называли «Вяземская лавра».
Примечательно, что в момент появления будущей столичной достопримечательности, казалось бы, ничто не предвещало ей такую судьбу. А началось все с того, что в 1829 году богач князь Александр Егорович Вяземский приобрел на правом берегу Фонтанки вблизи Обуховского моста участок земли. Он имел сложную геометрию и был вытянут от реки на северо-запад. Прямо на набережной князь отстроил для себя роскошный дом, стилизованный под дворцовый стиль барокко (располагался между домами 93 и 97 по Фонтанке), где и поселился. Этот дом затем вошел в петербургскую топонимику под названием «фонталочный» (от просторечного названия реки Фонтанки – Фонталка).
Соседями Вяземского были люди весьма достойные, в том числе и отпрыски Марка Федоровича Полторацкого, создавшего Императорскую придворную певческую капеллу. Первоначально им принадлежало несколько домов на набережной (No 97, 99 и 101), в которых бывал даже Пушкин.
Именно здесь, на Фонтанке, 97, молодой поэт – недавний выпускник Царскосельского Лицея – в 1819 году познакомился с Анной Керн, которой посвятил бессмертные строчки «Я помню чудное мгновение..». И в этом же доме судьба его впервые свела с другой будущей музой – Анной Олениной, тогда еще 12-летней девочкой, в которую Пушкин безответно влюбится через 9 лет. После чего и увековечит неразделенные чувства к ней в стихах «Я Вас любил: Любовь еще, быть может...»
Но Вяземскому значительно ближе Пушкина был другой великий русский лирик – Лермонтов, с которым он вместе служил в лейб-гвардии Гусарском полку в Царском Селе. У Лермонтова, как и у Пушкина, были запутанные отношения с женщинами. А роковым для него стало увлечение княгиней Марией Алексеевной Щербатовой, из-за которой в 1840 году он стрелялся на дуэли с французом Эрнестом де Барантом, за что угодил на Кавказ. По иронии судьбы, княгиня также жила здесь - в доме No101, который с 1823 года принадлежал ее бабушке - Серафиме Ивановне Штерич. В своей гостиной Щербатова принимала Лермонтова, где он декламировал ей «Демона».
Дом Вяземского занимал всего лишь малую часть его обширного участка. Остальную территорию князь решил застроить доходными домами, с квартирами, предназначенными для сдачи внаем. В результате здесь появилось еще 13 доходных домов причудливой архитектуры и сложной планировки, связанных между собой переходами. Основной вход на территорию этого мини-городка был предусмотрен с противоположной от Фонтанки стороны, между современными домами 4 и 6 по Московскому (в то время – Обуховскому) проспекту.
Однако, как бы сегодня сказали маркетологи, place – место для своего апарт-отеля – Вяземский выбрал крайне неудачно. Ибо он непосредственно граничил с Сенным рынком, о котором уже тогда ходила дурная слава. «Карму» этому уголку Петербурга в свое время подпортила Екатерина II. Опасаясь возмущений народных масс в случае резкого удорожания «продуктовой корзины», императрица в 1774 году повелела создать здесь «рынок-дискаунтер». Указание Екатерины II было выполнено, и на Сенной появилась торговая точка с самыми дешёвыми в городе продуктами. Цены сдерживало то, что их постоянно «мониторили» чиновники, которые пресекали ценовые сговоры, а торговцы, получавшие места по жребию, фактически не облагались налогами.
Бизнес, который велся на Сенной площади, назвать цивилизованным было трудно. Продукты здесь отгружали покупателям прямо с возов. Телеги могли не вывозиться с площади неделями до полной распродажи товара. А территория фактически не убиралась, распространяя по окрестностям аромат от перегнивших овощей и фруктов. При этом Сенная стала местом притяжения бедноты, о которой современник говорил, что она «с легкостью могла достать копейку».
Поэтому приличная публика из доходных домов Вяземского очень быстро съехала. Однако князь в доходах не потерял, поскольку его недвижимость оказалась востребована предприимчивыми теневыми дельцами Сенного рынка. Они стали брать в аренду эти помещения, где устанавливали многоярусные нары, делили пространство «на углы», а затем сдавали их бедноте всего за 20 копеек в месяц. При этом главный свой бизнес эти дельцы делали не на субаренде, а на торговле спиртным в ночное время, ростовщичестве, скупке краденого и проституции.
В результате уже довольно скоро в 13 доходных домах Вяземского разместилось до 10 тысяч представителей петербургской бедноты. Этот уголок города превратился фактически в мини-государство, со своими законами, лидерами и собственной моралью. Он-то и получил название «Вяземская лавра», соединив в этом топониме фамилию владельца и ироничный намек на то, что нравы в нем были отнюдь не монастырские.
Вяземская лавра (простые люди ее также называли Вяземка) являлась не только местом проживания представителей социального дна, но и ключевым центром петербургского люмпен-бизнеса (в прямом смысле этого слова). В одном из ее корпусов – Корзиночном флигеле – изготавливались корзины едва ли не для половины Петербурга. По соседству размещались артель факельщиков, обеспечивающая сопровождение траурных процессий, и артель нищих, имевшая строгую иерархию с четким распределением зон трудовой деятельности ее членов. Рядом, в Тряпичном флигеле, велась сортировка тряпья и хлама, собираемых на задних дворах домов по всему Петербургу. Лучшие находки, из числа не сильно заношенных предметов гардероба, здесь же стирались, штопались, сушились и поступали в продажу как новые.
В гусачных заведениях, которых в Вяземской лавре было несколько, из субпродуктов, зачастую сомнительного происхождения, в условиях полной антисанитарии готовили пищу для местных обитателей. Особой популярностью пользовалась т.н. «щековина», получаемая в результате многочасового вываривания в огромных котлах бычьих голов.
Также в Вяземской лавре были хорошо представлены различные потребительские услуги. Их, к примеру, оказывали в знаменитой на всю округу ресторации «Сухаревка», трактире с функционалом дома терпимости «Малинник», воровском ночлежном притоне местной бизнес-вуман Никанорихи.
Уровень криминала здесь был настолько высок, что полиция лишний раз не решалась беспокоить обитателей Вяземки своим присутствием. Доступ по одному людям в форме сюда был заказан. Полицейские могли действовать только группой, но даже это было для них небезопасно. Наиболее отчаянные представители закона для раскрытия преступлений на территории Вяземской лавры прибегали к методам конспирации. Как, например, знаменитый сыщик Иван Дмитриевич Путилин, возглавлявший сыскную полицию Петербурга. Он не боялся заниматься оперативной работой в одиночку, но перед тем, как отправиться в злополучный квартал, наряжался бродягой, крестьянином или чернорабочим.
При этом полицейские чины прямо предупреждали людей из общества о том, что вряд ли смогут им помочь, если те отправятся на свой страх и риск на землю Вяземского. Но это предупреждение многих, особенно молодых людей, только подзадоривало, подталкивая под видом простолюдинов совершать вылазки в Вяземку в поисках острых ощущений.
Среди них был литератор Всеволод Владимирович Крестовский, впервые посетивший Вяземскую лавру в 18- летнем возрасте и через 7 лет после этого увековечивший ее нравы в своем знаменитом романе «Петербургские трущобы». Вместе с ним изучать жизнь петербургского дна отправлялись его друзья - скульптор Микешин и писатель Лесков. Нищенские лохмотья не всегда позволяли сохранить конспирацию, поэтому иногда, чтобы проложить себе обратный путь, им приходилось применять физическую силу.
Хорошо с нравами этого злополучного места был знаком Федор Михайлович Достоевский, который проживал в кварталах, расположенных с другой стороны от Сенной площади. В экстремальных увлечениях великий писатель замечен не был, но в поисках литературного материала регулярно совершал прогулки в окрестностях Вяземской лавры.
История этого злачного уголка Петербурга завершилась только за год до начала Первой мировой войны, когда был снесен Стеклянный флигель лавры, являвшийся последним пристанищем бедноты. Окончательно же архитектурное наследие «Вяземки» было разобрано или перестроено только через два десятка лет после революции.
Ныне большую ее часть занимает современный Сенной рынок и торговый комплекс «Сенная». О Вяземской лавре сегодня может напомнить разве что громадный дом на углу Московского и Сенной (Московский пр., 2/ Сенная пл., 6), перестроенный в 1930-х годах, у которого три нижних этажа сохранились еще со времен князя Вяземского.
Что касается самого князя, то он вошел в историю отнюдь не только как строитель злополучного квартала, но и еще как человек, посмевший дерзко воспротивиться воле всесильного Николая I.
История это романтическая. Вяземский, будучи еще довольно молодым человеком, в 1835 году воспылал страстью к танцовщице – воспитаннице императорского театрального училища Софье Кох. Чувства 26-летнего корнета гусарского полка были настолько сильны, что он взял в аренду квартиру, примыкавшую к училищу, и начал разбирать стену, дабы иметь возможность регулярно встречаться с предметом своего обожания.
Однако, произошло непредвиденное. На одном из спектаклей на молодое дарование Кох, старательно отплясывавшее на императорской сцене, обратил внимание Николай I. Царь не меньше князя умел ценить женскую красоту и решил познакомиться с танцовщицей значительно ближе. Николаю I было 39 лет, и он позволял себе флирты на стороне, которые вошли в историю под названием «васильковые дурачества». (К чести императора, нужно отметить, что он старался делать все, чтобы его мимолетные увлечения не бросали тень на супругу Александру Федоровну).
Узнав о появлении могущественного конкурента в лице первого мужчины государства, гусар Вяземский не отступил. Первым делом он подговорил небогатых родителей своей возлюбленной за щедрое вознаграждение забрать дочь из театрального училища. Те согласились, но руководство учебного заведения выступило против: не хватало им на свои головы еще и императорского гнева. Тогда Вяземский, по доброй воле Софьи Кох, ее похитил. Перевез в Кронштадт, откуда на иностранном судне отправил в Данию.
Возмущению Николая I не было предела. Сначала он повелел посадить строптивого гусара на гауптвахту, а затем вышвырнул его из лейб-гвардии и перевел служить в армию подальше от Петербурга, правда без понижения чина. Исхлопотать для Вяземского августейшее разрешение вернуться в родной гусарский полк удалось только в 1839 году.
А вот Софье Кох пришлось просидеть за границей еще дольше. По счастью, в Копенгагене она смогла устроиться в Датский королевский балет, что дало ей средства к существованию. Только в декабре 1840 года Кох попала под амнистию по случаю бракосочетания наследника престола – будущего императора Александра II – и через несколько месяцев смогла возвратиться в Россию. Карьера танцовщицы у нее уже не задалась, и в начале 1843 года она навсегда оставила сцену.
В Русском музее хранится весьма примечательная картина художника Чернецова «Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге». Это живописное произведение – официальный заказ императора, который выполнялся под его непосредственным контролем и стал одним из свадебных подарков наследнику. На картине вместе с войсками изображено 223 персонажа, согласно перечню (он прилагался к картине), утвержденному царем. Здесь и военные, и министры, дипломаты, литераторы, актеры.
Попала в этот перечень и юная танцовщица. Однако Чернецов дописывал эту картину, начатую в 1833 году, уже после отъезда Софьи Кох за границу. Поэтому, видимо с одобрения Николая I, художник запечатлел ее очень оригинально – в нижнем правом углу картины, прямо на срезе, ровно наполовину. Ибо сбежавшая из страны не могла претендовать на полноценное изображение своей особы.
Вяземский же по возвращении Кох отношения с ней, по-видимому, уже не поддерживал. Он вышел в отставку в чине штабс-ротмистра. И кроме Вяземской лавры, успел оставить еще один след на карте Петербурга. В 1850-х - 1860-х годах князь выкупил участки земли на Аптекарском острове, где разбил роскошную усадьбу. В память о нем – Вяземский сад и Вяземский переулок.
Примечательно, что в момент появления будущей столичной достопримечательности, казалось бы, ничто не предвещало ей такую судьбу. А началось все с того, что в 1829 году богач князь Александр Егорович Вяземский приобрел на правом берегу Фонтанки вблизи Обуховского моста участок земли. Он имел сложную геометрию и был вытянут от реки на северо-запад. Прямо на набережной князь отстроил для себя роскошный дом, стилизованный под дворцовый стиль барокко (располагался между домами 93 и 97 по Фонтанке), где и поселился. Этот дом затем вошел в петербургскую топонимику под названием «фонталочный» (от просторечного названия реки Фонтанки – Фонталка).
Соседями Вяземского были люди весьма достойные, в том числе и отпрыски Марка Федоровича Полторацкого, создавшего Императорскую придворную певческую капеллу. Первоначально им принадлежало несколько домов на набережной (No 97, 99 и 101), в которых бывал даже Пушкин.
К иллюстрации:
Фонталочный дом, фото начало XX века. Источник: citywalls
Но Вяземскому значительно ближе Пушкина был другой великий русский лирик – Лермонтов, с которым он вместе служил в лейб-гвардии Гусарском полку в Царском Селе. У Лермонтова, как и у Пушкина, были запутанные отношения с женщинами. А роковым для него стало увлечение княгиней Марией Алексеевной Щербатовой, из-за которой в 1840 году он стрелялся на дуэли с французом Эрнестом де Барантом, за что угодил на Кавказ. По иронии судьбы, княгиня также жила здесь - в доме No101, который с 1823 года принадлежал ее бабушке - Серафиме Ивановне Штерич. В своей гостиной Щербатова принимала Лермонтова, где он декламировал ей «Демона».
Дом Вяземского занимал всего лишь малую часть его обширного участка. Остальную территорию князь решил застроить доходными домами, с квартирами, предназначенными для сдачи внаем. В результате здесь появилось еще 13 доходных домов причудливой архитектуры и сложной планировки, связанных между собой переходами. Основной вход на территорию этого мини-городка был предусмотрен с противоположной от Фонтанки стороны, между современными домами 4 и 6 по Московскому (в то время – Обуховскому) проспекту.
Однако, как бы сегодня сказали маркетологи, place – место для своего апарт-отеля – Вяземский выбрал крайне неудачно. Ибо он непосредственно граничил с Сенным рынком, о котором уже тогда ходила дурная слава. «Карму» этому уголку Петербурга в свое время подпортила Екатерина II. Опасаясь возмущений народных масс в случае резкого удорожания «продуктовой корзины», императрица в 1774 году повелела создать здесь «рынок-дискаунтер». Указание Екатерины II было выполнено, и на Сенной появилась торговая точка с самыми дешёвыми в городе продуктами. Цены сдерживало то, что их постоянно «мониторили» чиновники, которые пресекали ценовые сговоры, а торговцы, получавшие места по жребию, фактически не облагались налогами.
К иллюстрации:
Сенной рынок в XIX веке
В результате уже довольно скоро в 13 доходных домах Вяземского разместилось до 10 тысяч представителей петербургской бедноты. Этот уголок города превратился фактически в мини-государство, со своими законами, лидерами и собственной моралью. Он-то и получил название «Вяземская лавра», соединив в этом топониме фамилию владельца и ироничный намек на то, что нравы в нем были отнюдь не монастырские.
К иллюстрации:
Один из корпусов Вяземской Лавры, фото начало XX века. Источник: citywalls
В гусачных заведениях, которых в Вяземской лавре было несколько, из субпродуктов, зачастую сомнительного происхождения, в условиях полной антисанитарии готовили пищу для местных обитателей. Особой популярностью пользовалась т.н. «щековина», получаемая в результате многочасового вываривания в огромных котлах бычьих голов.
Также в Вяземской лавре были хорошо представлены различные потребительские услуги. Их, к примеру, оказывали в знаменитой на всю округу ресторации «Сухаревка», трактире с функционалом дома терпимости «Малинник», воровском ночлежном притоне местной бизнес-вуман Никанорихи.
Уровень криминала здесь был настолько высок, что полиция лишний раз не решалась беспокоить обитателей Вяземки своим присутствием. Доступ по одному людям в форме сюда был заказан. Полицейские могли действовать только группой, но даже это было для них небезопасно. Наиболее отчаянные представители закона для раскрытия преступлений на территории Вяземской лавры прибегали к методам конспирации. Как, например, знаменитый сыщик Иван Дмитриевич Путилин, возглавлявший сыскную полицию Петербурга. Он не боялся заниматься оперативной работой в одиночку, но перед тем, как отправиться в злополучный квартал, наряжался бродягой, крестьянином или чернорабочим.
При этом полицейские чины прямо предупреждали людей из общества о том, что вряд ли смогут им помочь, если те отправятся на свой страх и риск на землю Вяземского. Но это предупреждение многих, особенно молодых людей, только подзадоривало, подталкивая под видом простолюдинов совершать вылазки в Вяземку в поисках острых ощущений.
Среди них был литератор Всеволод Владимирович Крестовский, впервые посетивший Вяземскую лавру в 18- летнем возрасте и через 7 лет после этого увековечивший ее нравы в своем знаменитом романе «Петербургские трущобы». Вместе с ним изучать жизнь петербургского дна отправлялись его друзья - скульптор Микешин и писатель Лесков. Нищенские лохмотья не всегда позволяли сохранить конспирацию, поэтому иногда, чтобы проложить себе обратный путь, им приходилось применять физическую силу.
Хорошо с нравами этого злополучного места был знаком Федор Михайлович Достоевский, который проживал в кварталах, расположенных с другой стороны от Сенной площади. В экстремальных увлечениях великий писатель замечен не был, но в поисках литературного материала регулярно совершал прогулки в окрестностях Вяземской лавры.
История этого злачного уголка Петербурга завершилась только за год до начала Первой мировой войны, когда был снесен Стеклянный флигель лавры, являвшийся последним пристанищем бедноты. Окончательно же архитектурное наследие «Вяземки» было разобрано или перестроено только через два десятка лет после революции.
Ныне большую ее часть занимает современный Сенной рынок и торговый комплекс «Сенная». О Вяземской лавре сегодня может напомнить разве что громадный дом на углу Московского и Сенной (Московский пр., 2/ Сенная пл., 6), перестроенный в 1930-х годах, у которого три нижних этажа сохранились еще со времен князя Вяземского.
Что касается самого князя, то он вошел в историю отнюдь не только как строитель злополучного квартала, но и еще как человек, посмевший дерзко воспротивиться воле всесильного Николая I.
История это романтическая. Вяземский, будучи еще довольно молодым человеком, в 1835 году воспылал страстью к танцовщице – воспитаннице императорского театрального училища Софье Кох. Чувства 26-летнего корнета гусарского полка были настолько сильны, что он взял в аренду квартиру, примыкавшую к училищу, и начал разбирать стену, дабы иметь возможность регулярно встречаться с предметом своего обожания.
Однако, произошло непредвиденное. На одном из спектаклей на молодое дарование Кох, старательно отплясывавшее на императорской сцене, обратил внимание Николай I. Царь не меньше князя умел ценить женскую красоту и решил познакомиться с танцовщицей значительно ближе. Николаю I было 39 лет, и он позволял себе флирты на стороне, которые вошли в историю под названием «васильковые дурачества». (К чести императора, нужно отметить, что он старался делать все, чтобы его мимолетные увлечения не бросали тень на супругу Александру Федоровну).
Узнав о появлении могущественного конкурента в лице первого мужчины государства, гусар Вяземский не отступил. Первым делом он подговорил небогатых родителей своей возлюбленной за щедрое вознаграждение забрать дочь из театрального училища. Те согласились, но руководство учебного заведения выступило против: не хватало им на свои головы еще и императорского гнева. Тогда Вяземский, по доброй воле Софьи Кох, ее похитил. Перевез в Кронштадт, откуда на иностранном судне отправил в Данию.
К иллюстрации:
М.Ю. Лермонтов «Бивуак лейб-гвардии гусарского полка под Красным Селом», акварель. 1835 г. Из описания: «...9. Корнет князь Александр Егорович Вяземский, рассказывающий полковнику князю Дмитрию Алексеевичу Щербатову, который сидит на складном стуле, о похищении из Императорского Театрального училища воспитанницы, танцовщицы, девицы Кох»
А вот Софье Кох пришлось просидеть за границей еще дольше. По счастью, в Копенгагене она смогла устроиться в Датский королевский балет, что дало ей средства к существованию. Только в декабре 1840 года Кох попала под амнистию по случаю бракосочетания наследника престола – будущего императора Александра II – и через несколько месяцев смогла возвратиться в Россию. Карьера танцовщицы у нее уже не задалась, и в начале 1843 года она навсегда оставила сцену.
В Русском музее хранится весьма примечательная картина художника Чернецова «Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге». Это живописное произведение – официальный заказ императора, который выполнялся под его непосредственным контролем и стал одним из свадебных подарков наследнику. На картине вместе с войсками изображено 223 персонажа, согласно перечню (он прилагался к картине), утвержденному царем. Здесь и военные, и министры, дипломаты, литераторы, актеры.
К иллюстрации:
Чернецов Г. Г. «Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6-го октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге», 1837. ГРМ (филиал Михайловский замок)
К иллюстрации:
Чернецов Г. Г. Фрагмент картины и схемы-описания к ней. Софья Кох под номером 218
К экскурсии:
Подробно поговорить о судьбе А. Е. Вяземского, пройдя по Вяземскому переулку, мы сможем на пешеходной экскурсии по Петроградской стороне.